Александр и Лев Шаргородские - Министр любви [cборник рассказов]
— Есть, — сказал Лурия.
— А Вена? Зачем вы рыскали по Вене, что там есть в вашей Вене?
— Дунай есть, — начал Лурия, — Опера…
— Я вас спрашиваю — кладбище есть?
— Д — да…
— Ну, вот видите! И в Рио есть, и в Иерусалиме, и в какой‑нибудь Качабамбе! Всюду есть! А у нас — нету! И вы хотели уехать из такого удивительного штетела!
— Почему у вас нет кладбища? — спросил Лурия, — и что в этом интересного?
— Любой город, шер мсье, интересен тем, чего в нём нету! А не тем, что есть. У нас нет кладбища, милостивый пане, потому что у нас никто не умирает.
— Поздравляю, — скзал Лурия, — я слышал только об одном вечном жиде.
— Халоймес, — бросил Шимен, — у нас в штетеле 948 вечных жидов и примерно столько же вечных жидовок. Вот, взгляните на трактирщика, у него три рака. Он похож на умирающего? Как огурчик, не правда ли? Первый рак у него уже 170 лет. Спросите, как он себя чувствует. Да не стесняйтесь… Эй, Рубинчик, тебе тут хотят задать вопрос.
— Как вы себя чувствуете? — выдавил Лурия.
— Как бык, — рявкнул тот, — вам бы так себя чувствовать.
Лурия вздрогнул.
— Сколько, вы думаете, болезней у меня? — спросил Шимен, — я имею в виду смертельных? Четырнадцать!!! Перечислить?
— Сколько отсюда до вокзала? — поинтересовался Лурия.
— Четырнадцать смертельных, — продолжил старик, — и никакой надежды сыграть в ящик! Вместо того, чтобы торопиться на поезд, милостивый пан, вы бы поинтересовались, почему у нас не умирают.
— П — почему у вас не умирают? — поинтересовался Лурия.
— Приятно, что вы проявляете живой интерес, — заметил Шимен, — так вот — у нас не умирают, потому что среди нас живет и работает Янкл Дудл!
— Он — волшебник? — спросил Лурия.
— Почему? Гробовщик.
— Мсье Шимен, — сказал Лурия, — какого черта он делает гробы, если никто не умирает?!
— Вы были почти во всех странах, — Шимен вздохнул, — вы прочитали почти все книги и у вас разные глаза — но мудрым вы не стали. Потому‑то никто и не умирает, милостивый пан, что Янкл Дудл строгает гробы. Янкл Дудл, каро сеньор, неудачник. Но не простой неудачник, не какой‑нибудь там рядовой неудачник, как Хаим Разумный или Нахум Породистый — Янкл Дудл король неудачников, если хотите — царь, если желаете — Наполеон неудачников, когда у него хорошо работал желудок.
Вся жизнь Янкеля была одна неудача.
Если он продавал шляпы от солнца — в пустыне начинались дожди.
Если начинал торговать вином — все принимались пить кофе.
Если продавал кофе — изобретали пиво.
Если был пожар в Александрии, сгорал только его дом, на Украине, за три тысячи вёрст.
Если было землетрясение в Японии — разваливалась только его хата.
И если случалось наводнение на Брахмапутре — заливало только его.
Всё это надоело ему, и он решил наложить на себя руки — пойти и утопиться. Там, где он жил, текла неплохая река, и он знал в ней симпатичный омут. В реке этой ежегодно тонуло несколько десятков совсем и не мечтавших утонуть, а Янкл мечтал и к тому же не умел плавать.
И вот он вошёл в реку и двинулся к омуту, и когда уже произнёс «Шма, Исраэль» и приготовился нырнуть — вы можете мне не верить — волны расступились пред ним, как перед Моисеем, когда он вёл нас из Египта.
Янкл Дудл вернулся домой и полез в петлю. На этой веревке можно было б повесить быка, а крюк выдержал бы лошадь, но рухнула крыша.
Его откапывали двое суток, хотя он умолял его оставить под развалинами.
Он решил выпить бутыль купороса, но здоровье его только укрепилось, так как оказалось, что в организме его не хватало меди.
И тогда Янкл Дудл взял посох, сумку и пошёл по миру — он искал молнию, гром, ураган, он жаждал цунами, он мечтал угодить в кратер вулкана — столько в мире стихийных бедствий!
Всё было напрасно.
Впрочем, в вулкан он таки угодил, в кратер Этны — извержения ждали со дня на день.
Янкл просидел в кратере полгода и вылез замерзший — Этна остывала.
И вот так бродил он по свету, и однажды, осенним днем, где‑то на рубеже двух веков, когда лило и половина местечка лежала с воспалением легких, а пенициллина, хочу вам напомнить, тогда ещё не было, Янкл Дудл прибыл к нам.
Это было страшное время — мы готовились к смерти! Но даже не это нас уже волновало — нас волновало, в чём нас будут хоронить.
Люди мёрли, как мухи, но первым, конечно, умер гробовщик.
И вот в это время, со стороны Мястковки появляется Янкл Дудл, с посохом, сумой, весь в остывшей лаве — видимо, прямо из вулкана — входит в гробовую лавку, и даже не стряхнув пепла, начинает строгать гробы.
Перед ним расстилалась Помпея в последний её день, и Янкл понял, что открыл золотую жилу. Или, по — вашему, шер мсье, это не жила? По — вашему, это не Помпеи?!
Он строгал и строгал, ночь и день, день и ночь, но ни один еврей не пришёл к нему.
Тогда он пошёл к ним.
— Идн, — сказал Янкл Дудл, — гробы ждут вас! Вы умираете или нет?!
— Мы не умираем, — отвечали идн.
— Как так?!
— Мы не знаем. У нас воспаление лёгких, у нас нет пенициллина, у нас течёт, по законам природы мы должны бы умереть, но мы не умираем!
— Почему?! — чуть не плача спросил Янкл Дудл, — почему всё время вы нормально умирали и стоило появиться Янклу Дудлу, как вы начали нарушать законы природы?!
И Янкл вновь идёт к омуту, у нас тоже был симпатичный омут, который бы и поглотил его — даже в Торе воды дважды не расступаются — он хочет бухнуться туда головой — но невозможно — омут окружен идн! Линия Мажино! Омут окружён евреями, и они стоят насмерть. Вы знаете, что это — когда почти две тысячи евреев стоят насмерть?
— В чём дело? — удивляется Янкл, — пропустите, я хочу в омут.
— Забудьте, — отвечают евреи, — вы не Моисей, а мы — не воды! Мы не расступимся! Забудьте!
— Я хочу в омут, — настаивает Янкл.
— Убийца! — говорят евреи, — ганеф! Почему вы хотите погубить столько идн? На Хмельницкого вы не похожи.
— Фарвос? — удивляется Янкл, — я хочу погубить только одного идн — самого себя.
— На каком основании?
— На основании, что мне не на что жить, — отвечает Янкл и с этими словами перелетает линию Мажино и головой входит в омут.
Неудачники иногда взлетают, на земле у них не идёт, их тянет в небо…
И тут выступает вперёд мсье Немировский.
— Евреи, — говорит он — мы на краю гибели.
Он волнуется — до этого он никогда не выступал в воде.
— За мной, евреи, — кричит Немировский и первым бросается в омут.
За ним начинает прыгать весь штетл.
И тут Янкл Дудл выскакивает.
— Что за жизнь?! — вопит он, — что это за жизнь, когда не дают спокойно умереть?! Почему, когда я хочу в омут — все хотят в омут?!
— Мсье Дудл, — торжественно начинает Немировский, с него струится вода, — мы хотели вас спасти, мсье Дудл, мы хотим, чтоб вы жили, поскольку если вы будете жить и строгать гробы, то и мы будем жить. С тех пор, как вы открыли ваше замечательное производство, не умер ни один еврей! Вы величайший неудачник, Янкл Дудл, и если вы берётесь за гробы, люди живут вечно!
— Мы хотим, чтоб вы жили! Примите от нас маленький мешочек.
— Какой мешочек? Что за мешочек?
— Развяжите, развяжите — и, может, вам больше не захочется в омут.
Янкл потянул за веревочку и увидел на дне несколько золотых монет.
— Что это? — спросил он.
— Это наш чёрный день, — ответил мсье Немироский.
— Это всё? — в голосе Янкла была печаль, — мне опять хочется в омут.
— Что мы могли собрать, мсье Янкл, — когда у нас каждый день — чёрный день. Возьмите, что есть.
— Идн, — произнёс Янкл, — Янкл Дудл неудачник и шлеймазл, но не ганеф. Неужели вы думаете, что он заберёт у вас всё, что вы собрали на чёрный день?
— Мсье Дудл, — сказал Немировский, — какой сейчас чёрный день? У нас теперь никогда не будет чёрных дней. Идите и строгайте гробы.
И Янкл начал строгать.
Он стал членом каждой семьи, причём любимым.
Ему отдавали самые сдобные халы, самый свежий бульон, самую симпатичную куру.
Его баловали, как любимого сына, который уходит на войну.
Ему откладывали деньги, как приданое невесте, которую не выхватывают.
Он строгал и пилил, а уже негде было хранить эти ящики, и ему построили дом, почти дворец, с крышей в стиле рококо. Там стояли пустые гробы. Согласитесь, это лучше, чем полные.
Первые сто лет пролетели, как в сказке — сто лет сплошная «Симха — Тора», «Фрейлахс», вечером — «Хава Нагила», ночью — скрипочка.
Молодёжь веселилась, мудрецы беседовали. У нас были самые известные цадики, слава о них летала по миру, к нам приезжал советоваться Спиноза.
Мудрецы беседовали о бессмертии. Впервые о бессмертии беседовали бессмертные.
Лурия был заворожён. Магия обволакивала его. В голове уже рождался рассказ с гениальной идеей — задача каждого делать близких своих бессмертными, каждый из нас должен жить для того, чтобы другие не умирали.
